Если так, я мог только посочувствовать. Потому что на собственной шкуре испытал, какая это трагедия.

Показания Элмеру Дарджину я давал в пятницу, десятого июля. А вечером во вторник я шагал по Улице к площадке для софтбола в «Уэррингтоне», надеясь взглянуть на Макса Дивоура. К шести часам я подошел достаточно близко, чтобы слышать крики болельщиков и звонкие удары битой по мячу. Тропа, отходящая от Улицы, вывела меня к центральной части площадки. Пакетики из-под чипсов, обертки шоколадных батончиков, пустые банки из-под пива указывали на то, что многие наблюдали за игрой с этой точки. Я не мог не подумать, что именно здесь мужчина в старом коричневом пиджаке спортивного покроя обнял Джо за талию и, смеясь, увлек к Улице. За уик-энд я дважды снимал трубку, чтобы позвонить Бонни Амудсон и разузнать у нее, что это за мужчина, но оба раза давал задний ход. Спящие собаки, говорил я себе. Не буди спящих собак, Майк.

В этот день со стороны Улицы к площадке вышел только я. Поискал взглядом человека в инвалидном кресле-каталке, который обозвал меня лжецом и которому я посоветовал засунуть мой телефонный номер в то место, где никогда не светит солнце.

Но я ни Дивоура, ни Роджетт не увидел.

Зато заметил Мэтти, стоявшую за забором из сетки у первой базы. Компанию ей составлял Джон Сторроу, в джинсах и рубашке с отложным воротником. Большую часть его рыжих волос скрывала бейсболка. Они наблюдали за игрой и переговаривались, как давние друзья. Прошло два иннинга [95] , прежде чем они заметили меня. За это время я успел не только позавидовать Джону, но и приревновать его к Мэтти.

Наконец кому-то удался сильный удар, и мяч полетел к лесу, естественной границе площадки. Полевой игрок начал пятиться, но чувствовалось, что мяча ему не достать, даже в высоком прыжке. Я просчитал траекторию мяча, двинулся вдоль опушки и поймал мяч в левую руку. Зрители громкими криками приветствовали мой успех. Захлопал и полевой игрок. Бэттер тем временем не спеша обежал все базы и вернулся в «дом».

Я бросил мяч полевому игроку и вернулся на прежнее место, к пакетикам из-под чипсов, оберткам от шоколадных батончиков, банкам из-под пива. Повернувшись к зрителям, я увидел, что Мэтти и Джон смотрят на меня.

Если и есть подтверждение того, что человек — это животное, у которого чуть побольше мозгов и гипертрофированное ощущение собственной значимости в миропорядке вещей, так это наше умение выражать свои чувства жестами, когда иной возможности просто нет. Мэтти прижала руки к груди, чуть склонила голову влево, вскинула брови — и коснулась пальцами брови, словно у нее что-то заболело. Мой герой!

Я поднял руку, лениво помахал ей — ерунда, мэм, для меня это пара пустяков.

Джон наклонил голову. До чего же ты счастливый, сукин сын.

Когда молчаливый обмен мнениями закончился, я указал на то место, где рассчитывал увидеть Дивоура, и пожал плечами. Мэтти и Джон ответили мне тем же. По окончании следующего иннинга ко мне подбежал веснушчатый мальчишка в спортивной майке с номером Майкла Джордана.

— Вон тот парень, — он указал на Джона, — дал мне пятьдесят центов, чтобы я передал вам, что вы должны позвонить ему в отель в Касл-Роке. Он сказал, что я получу еще пятьдесят центов, если вы захотите что-то ему сообщить.

— Скажи ему, что я позвоню в половине десятого. Правда, пятидесяти центов у меня нет. Доллар возьмешь?

— Спрашиваете! — Он схватил долларовую купюру, улыбнувшись во все тридцать два зуба. — Парень также просил передать, что вы клево поймали мяч.

— Скажи ему, что то же самое люди говорили и об Уилли Мейсе [96] .

— Каком Уилли?

Ах, молодость! Прошлого для нее еще не существует.

— Просто скажи ему. Он поймет.

Я остался еще на один иннинг. Дивоур не появился, игра меня не увлекла, и я направился домой. По пути я встретил одного рыбака, не отрывающего глаз от поплавка, и парочку, идущую по Улице к «Уэррингтону». Молодые люди поздоровались со мной, я — с ними. Я одновременно испытывал и одиночество, и удовлетворенность. Такое сочетание надо полагать за счастье.

Многие люди, возвратившись домой, первым делом проверяют автоответчик. В то лето я сразу же шел к холодильнику, чтобы посмотреть на мою гадальную доску. На этот раз слов на ней я не обнаружил, зато цветы и фрукты образовали некое подобие синусоиды, а может, передо мной была улегшаяся на бочок буква S.

Чуть позже я позвонил Джону и спросил, куда подевался Дивоур. Он повторил то же самое, что раньше не менее красноречиво показало пожатие плеч.

— Это первая игра, которую он пропустил после возвращения в Тэ-Эр. Мэтти попыталась спросить у нескольких человек, здоров ли он, и выяснила, что да, во всяком случае, если с ним что, и случилось, об этом никто не знал.

— Что значит «попыталась спросить»?

— Это значит, что некоторые не стали с ней разговаривать. «Посмотрели, как отрезали», — прокомментировало бы эту ситуацию поколение моих родителей. — Ты бы с этим поосторожнее, приятель, подумал я, но говорить этого не стал. От поколения твоих родителей до моего — полшага. — В конце концов одна из ее школьных подруг заговорила с ней, но в целом Мэтти воспринимают как отверженную. Этот Осгуд, возможно, и не умеет торговать недвижимостью, но деньги Дивоура он потратил с умом, отсек Мэтти он горожан. Это все-таки город, Майк? Никак не могу понять.

— Просто Тэ-Эр, — ответил я. — По-другому не объяснишь. Неужели вы верите, что Дивоур подкупил всех? Не слишком вяжется с идеей Вордсворта о пасторальных невинности и доброте.

— Он не только сорит деньгами, но и распускает слухи. Через того же Осгуда, а может, и Футмена. А местные жители, похоже, такие же честные, как и политики.

— Те, что покупаются?

— Именно. Кстати, я видел одного из главных свидетелей Дивоура в деле о наезде на ребенка. Ройса Меррилла. Стоял в компании таких же старикашек. Вы его не заметили?

Я ответил, что нет.

— Ему, должно быть, сто тридцать лет, — продолжил Джон. — У него трость с золотой ручкой.

— Это трость «Бостон пост». Она принадлежит старейшему жителю округа.

— Не сомневаюсь, что он владеет ею по праву. Если адвокаты Дивоура усадят его в свидетельское кресло, я его по полу размажу. — От веселой уверенности Джона у меня по коже пробежал холодок.

— Я в этом уверен. А как Мэтти воспринимает такое отношение к себе? — Я вспомнил ее слова о том, что она более всего ненавидит вторничные вечера: именно в эти дни в «Уэррингтоне» играют в софтбол на той самой площадке, где она познакомилась со своим погибшим мужем.

— Молодцом, — ответил Джон. — Думаю, она и сама поставила крест на большинстве своих подруг. — Я в этом сомневался, но спорить не стал. — Конечно, одиночество ее не радовало. Она боялась Дивоура и, полагаю, уже начала сживаться с мыслью о том, что потеряет ребенка, но теперь к ней вернулась былая уверенность. Главным образом благодаря встрече с вами. Для нее все сложилось более чем удачно.

Что ж, может и так. Но мне вспомнился один разговор с братом Джо, Фрэнком. Он тогда сказал, что по его разумению нет такого понятия, как удача. Все определяется лишь судьбой и правильным выбором. И тут же в голову пришла мысль о невидимых кабелях, пересекающих Тэ-Эр. Невидимых, но прочных, как сталь.

— Джон, при нашей встрече в прошлую пятницу, после того, как я дал показания Дарджину, я забыл задать вам самый важный вопрос. Дело об опеке, которым мы все занимаемся, оно назначено к слушанию?

— Хороший вопрос. Я сам наводил справки. Этим же по моей просьбе занимался и Биссонетт. Если только Дивоур и его адвокаты не хотят подложить нам свинью, к примеру подать иск в другом округе, думаю, что нет.

— А они это могут? Подать иск в другом округе?

— Возможно. Но, полагаю, мы сможем это выяснить.

— И что все это означает?